4 марта, в день Торжества Православия на первой неделе Великого поста, православный люд заполнил храмы Самары, смиренно радуясь этому великому празднику. А вечером иной “храм” в самом центре города был переполнен: в театре оперы и балета, построенном на месте разрушенного в 30-е годы Кафедрального собора, шел спектакль Романа Виктюка “Мастер и Маргарита”. Весь вечер гремела под сводами Дворца музыкальная цитата из оперы “Фауст”: “сатана там правил бал...” Дьявол и его слуги любят золото. Этой чертой - неуемной жадностью к золоту - они всегда выдают себя. Это Господь человеку все дает даром -в дар. Билеты на спектакль в партере стоили от 500 до 800 рублей, но и зашкаливающие цены не могли остановить самарскую театральную публику. Разнаряженные и надушенные самарцы собрались на модную тусовку в предвкушении особого удовольствия. Мало кто не читал очаровавший полстраны роман Булгакова. И легко было предположить, что такой одаренный режиссер как Виктюк, которого можно упрекнуть во многом, но только не в скучности, - сотворит что-то необыкновенно занимательное, приятно щекочущее нервы. Предвкушали сцену бала сатаны с голой Маргаритой. В прессе промелькнуло сообщение о том, что актриса Нижегородского театра, приглашенная на роль Маргариты, несколько попереживав, согласилась раздеться (спектакль Виктюк поставил в Нижнем Новгороде - он обрабатывает провинцию). Однако соблазнительное посещение театра обернулось походом не за удовольствиями, а за ужасом. Зрителей вдоволь накачали духовным ядом - скучнейшим сатанинским действом некрофильского толка, сделав их соучастниками шабаша в православный праздник. Спектакль Виктюка на редкость мрачен. Его цвета - черный и красный - цвета дьявола. В центре сцены - высокая металлическая пирамида, в которой застрял большой деревянный крест со вбитыми в его концы гвоздями. Крест - не просто деталь оформления, а еще одна “сценическая площадка”: весь спектакль на него будут взбираться, сидеть, лежать, ходить - попирать. Как тут не вспомнить “Видения Иоанна Грозного”, где тоже был подвешенный помост для актеров с иконой Спаса-Вседержителя на обратной стороне, помост вместе с людьми опускали на пол - Ликом. Над сценой - одинокая электрическая лампочка с резким казенным светом, напомнившая о пытках людей светом в застенках ГУЛАГа. Справа глухая кирпичная стена - подвал Мастера, слева свалены в кучу жуткие головы Ленина и Сталина из желтого и белого металла, за пирамидой - какая-то свалка. Мертвенность и хаос. Атмосфера кладбища усиливается ноящей безысходной музыкальной фразой, которая, выплывая словно из-под земли, с дурной безконечностью терзает слух и души зрителей весь спектакль. Спектакль - не буквальная инсценировка романа. В программке в подзаголовке указано: “Игра. Пьеса Р. Виктюка”. Так, у Булгакова поэт Иван Бездомный не основной персонаж, а у Виктюка он выходит на первый план. И это не случайно. В репетиционной беседе режиссер заявил: “…Кто герой этой своеобразной ИГРЫ: Иешуа? Может быть. Мастер? Это не исключено. Рискнем высказать предположение: юный поэт Иван Бездомный. Едва ли не для него разыгралась вся эта история Мастера и Маргариты. Он один сумел извлечь из этой ИГРЫ для себя что-то новое, чему-то научиться. Роман Булгакова - послание потомкам…” Любой читавший роман поймет, что эта идея высосана из пальца. Но Виктюку для чего-то это надо. Или тому, кто вдохновил его на такой спектакль. Именно с Ивана (актер Михаил Фатеев) начинается спектакль - с его пребывания в психушке уже после гибели Берлиоза. Сцена с Иваном, психиатром и Воландом - своеобразный пролог, задающий тон всему, что произойдет в эти два часа на сцене. Иван, голый до пояса, в полосатых больничных (тюремных?) штанах лежит скрючившись на длинной металлической каталке, внизу которой застряла одна из голов Сталина. Доминанта этого персонажа - душевная раздавленность, а раздавил его не кто иной, как Воланд. Артист Георгий Демуров играет Воланда-Сатану со зловещей убедительностью. Он в черном сюртуке с серыми отворотами, у него черные волосы, мертвенно бледное лицо с властным, насмешливым выражением, самоуверенные жесты. Интересно, что Воланд в спектакле говорит то от себя, то от лица Булгакова. Виктюк утверждает, что “подобно тому как у Достоевского Иван Карамазов раздваивается и одна из его “частей” персонифицируется в облик черта, так… в Воланде автор изображает какую-то частицу себя”. Но одержимость бесом не означает, что бес - часть души, он только поселяется в душе. Бесовское начало не присуще природе человека, оно привнесено извне. Это уловка беса - убедить в обратном. В сцене с Иваном долго и назойливо, на все лады подчеркивается, что Бездомный абсолютно беззащитен перед ним. Воланд властно поднимает Ивану голову - тот застыл в неудобной позе. Смотрит пристально - Иван дрожит, как в лихорадке, его руки словно приковались к каталке. Под взглядом Воланда Иван движется, раскачиваясь и поводя руками, как марионетка. Он крайне жалок. Виктюк убеждает: люди - игрушки в руках Воланда. Итак, что же, по словам Виктюка, “извлек из этой ИГРЫ” Иван Бездомный? Только то, что власть сатаны безпредельна (на самом деле - бес-предельна), а человек полностью в руках темных сил. Виктюк поставил Бездомного на колени перед сатаной (в романе Иван не так жалок) и нас, “потомков”, призывает извлечь тот же урок. Характерно, что в спектакле жалки, глубоко несчастны, цепенеют перед Воландом и все остальные персонажи: Берлиоз, Понтий Пилат и даже Мастер и Маргарита. Маргарита тоже пленница в “полосатых штанах” - глухом темно-сером платье. Она измучена, несчастна, истерична. Ее встреча с Мастером происходит так: она замертво падает у его ног, он ее, повисшую, держит на руках и говорит: “Я тяжело болен, мне страшно, у меня галлюцинации”. Вслед за Булгаковым Виктюк с особым старанием искажает образ Иисуса Христа, даже переплюнув в этом автора романа. Иешуа Га-Ноцри (Евгений Карпов) - инфантильный юноша с модной стрижкой под горшок и повадками Маугли: он непрестанно двигается, качает ногами, отжимается на руках и т.п. Он тоже обнажен до пояса (унизить!) и в тех же полосатых серых штанах, что и все остальные - читай, еще один пленник в мире, где безраздельно властвует Воланд. “А ты бы отпустил меня, игемон”, - просит он униженно Понтия Пилата. Так со сцены цинично и лукаво отрицается центральное событие мировой истории - крестная жертва Спасителя. В конце спектакля Иешуа выйдет вперед, и, глядя пристально в зал, будет держать книгу “Мастер и Маргарита” на уровне ниже пояса, а когда актеры выйдут кланяться и с ними режиссер, он с особым удовольствием пригнет голову этого актера вниз - мол, я тебе показал, Иешуа. Несчастный! Из спектакля Виктюка ушли без следа вся живость, увлекательность и прелесть (от “прельстить”) романа Булгакова. И это важный знак: времена изменились. Но послушаем автора. Роман Григорьевич на мой вопрос о том, что по его замыслу означает крест в пирамиде, ответил следующее: “Пирамида - вечность, и над ней плывет крест, который ждет следующего (пауза)… Булгакова (?! - авт.) Которого не будет. Но крест ждет. Его распяли, и никто не попросил прощения. - У Булгакова в романе есть и легкость, и мрачность, у вас же мрачный спектакль - почему? - Потому что сегодня нужно говорить о тех, кто его молодым отправил с этой земли. И МХАТ виноват, и все окружение, все театроведение, все литературоведение, и Иосиф Виссарионович, - все! Они же не попросили ни у кого прощения, за все эти разрушения, уничтожение генофонда. Булгакова пригласили на юбилей во МХАТ, и он сказал: “Я приду, но принесу каску крови - столько, сколько они у меня ее выпили”. У него вся квартира была обклеена статьями, в которых его уничтожали. - А почему вам это так близко? - Я тоже это все знаю. Сколько закрывали мои спектакли. А сколько умерло людей. Виктюк ощущает свое родство с Булгаковым, может быть, он Булгаков в режиссуре. Вот откуда советский антураж - телогрейки, полосатые штаны, слова Мастера, обращенные к Маргарите: “Я не хочу, чтобы ты погибла со мной в лагерях”, отсутствующие в романе и т.д. Но Булгакова погубила не “система”, а Воланд, с которым он заигрывал, всерьез полагая себя избранным. И все безчеловечное в “системе” - не от нее самой, а все от того же князя тьмы. Виктюк едва ли с этим согласится. Режиссер поставил целью показать в спектакле, что бесовское начало - это советский тоталитаризм, который губит Мастера и всех остальных. Но получилось другое - спектакль о якобы безраздельной власти сатаны, чего нет в таком законченном виде даже у Булгакова (у него Воланд - некая “справедливая” сила из духовного мира, неведомого атеистическому миру). Бесовское начало гораздо древнее советской власти, на которую лично обижен Виктюк (обида - непродуктивное тупиковое чувство). Бес распоряжается в спектакле самовластно и диктует свои правила игры. А они таковы, что сатане не надо уже скрываться, не надо прельщать жалких людишек, стараться им “понравиться” - не случайно Виктюк отказался от эффектной сцены бала сатаны. Тот, кто вдохновил его на спектакль - дьявол - уже не скрывает своего омерзительного лица, он заявляет нагло и открыто: “Я победил, склонитесь”. Булгаков писал свой роман в первой половине 20-го века, когда еще были крепки христианские традиции, и зло вынуждено было представать в обольстительном виде. Сейчас в этом нет нужды. Маски сброшены. Зло открыто заявляет себя. “Воочию увидите демонов”, - говорила лет сорок назад самарская подвижница игуменья Мария, и мы их видим - на экранах телевизоров, на театральных подмостках. Но грустная правда заключается в том, что люди смотрят и не видят, не понимают происходящего и рукоплещут своим губителям, думая, что это все - игра. А между тем от спектакля веет могильным холодом, пустотой, в нем нет ничего живого, ни единого теплого, человеческого чувства - неужели этого совсем не ощущает режиссер? Похоже, он до сих пор ждет очередного удара от “системы” - но удар придет с другой стороны, из самой преисподней. Воланд в спектакле лукаво пьет за бытие: небытие - за бытие. От спектакля веет небытием, но современный человек, лишенный духовного зрения, готов принять все, полагая, что это - игра. Но главная ИГРА состоялась не на сцене, а между сценой и залом. В свой шабаш сатана с помощью модного режиссера вовлек зрителей - он открыто насмехался над глупым ничего не смыслящим стадом. Воланд говорил зрителям: “Вы - мои гости”, - подмигивал, дирижировал залом, строил ему рога. Во время разговора Ивана и Мастера Воланд, торжествуя, сидел на авансцене, пальцы его правой руки были сложены в магический жест, искажающий благословение. Магией занимались прямо со сцены, на зрителя воздействовали не только “силой искусства”. Бал у Сатаны на самом деле состоялся - многие ли его участники поняли это? Бала не бывает без гостей, спектакля - без зрителей. В самом центре - в сердце Самары - прошел сатанинский шабаш, но Православная общественность его не заметила, не было ни одного протестующего голоса, крошечного пикета. Словно ничего особенного не произошло... А между тем выяснилось, что очень многим Православным людям было плохо и накануне, и в само воскресенье, когда шел шабаш. И вспомнилось, что кровавые сатанинские “Видения Иоанна Грозного” - опера Слонимского, премьера которой состоялась на той же сцене, мистически связалась в сознании горожан со страшным событием в жизни Самары - пожаром в здании областного УВД и гибелью десятков людей (эти два события состоялись почти одновременно, в феврале 99-го года.)). Впрочем, Православный пикет у здания театра все же был: у входа, на бывшей Соборной площади стоит Православный Крест - напоминание о выборе, который стоит перед каждым. ...А в фойе продавалась всего за 155 рублей роскошная книга мэтра “Роман Виктюк с самим собой”, которую он сам с желтыми крашеными волосами и печатью трагизма на лице размашисто подписывал... Ее главы названы без ложной скромности: “Я и Протеатр”, “Он прежде всего соблазнитель”. А нужно было бы - “Он прежде всего соблазненный”. Это еще одна ИГРА - Воланда с Романом Виктюком. Ему бы оплакивать не судьбу несчастного Михаила Афанасьевича, отдавшего свой недюжинный талант сатане и поплатившегося за это жизнью, а свою собственную. Виктюка всегда интересовали духовные вопросы. В его спектаклях всегда есть мука и страдание, которые входят в “программу роста души”. Тонкий, страдающий, которого всегда на самом деле волновала не плоть с ее страстями, а проблемы смысла, свободы, истины, проблемы человеческого существования. Но Виктюк прельщен и играет в те же игры, что и Булгаков, идет еще дальше по тому же погибельному пути. Что и привело его в результате к прославлению содомии, к ненормативной лексике как естественному языку и “ключику к душам”, отрицанию всех норм морали и в конечном счете - к откровенному сатанизму. Кому он отдал свой недюжинный талант, не замечая, что и талант стал иссякать, потому что из спектаклей уходит жизнь! А исход заигрывания с дьяволом заранее известен. Людмила Белкина